Трансформация сюжета о превращении в морских бобров в фольклоре командорских алеутов
| Rok vydání: | 2018 |
|---|---|
| Předmět: | |
| DOI: | 10.24411/1026-8804-2018-10052 |
| Popis: | В работе анализируется алеутский фольклор о превращении людей в морских бобров (каланов): вероятные исходные версии сюжетов, трансформация их структурных элементов за минувшие 200 лет и причины, вызвавшие эти изменения. Многие фольклорные сюжеты, зафиксированные на Алеутских и Командорских островах, со временем были утрачены. Другие сохранили ключевую фабулу, но претерпели структурные изменения. В нашем случае неизменными оставались только ведущий мотив и финал: девушка или женщина и один или несколько мужчин бросались в море и превращались в каланов. Некоторые исследователи расценивали такую трансформацию как легенду о происхождении бобров. Но этот вывод не очевиден. Собрано пять основных версий сюжета: безымянная легенда в изложении протоиерея Иоанна Вениаминова (1840 г., в этом же году он был пострижен в монашество с именем Иннокентий), «Aatluung» в переводе В. Иохельсона (1990 г., алеутский текст записан в 1909 г.), «Легенда о бессмертной любви » в художественной обработке Э. Зубковой (1966 г.), «Оголгузах — водные люди» в пересказе Н. Н. Беклемишева (1884 г.) и навеянная алеутскими мотивами современная сказка Р. В. Рудина «Неразлучные Онга и Слах» (2017 г.). Особняком стоит несформировавшееся либо утраченное представление о седом бобре-тойоне. По мнению автора, изложенная И. Вениаминовым версия с инцестуальным мотивом слабо сочетается с традиционным алеутским восприятием окружающей действительности, поскольку в алеутском фольклоре превращение в животных обычно не расценивалось как наказание. В рассматриваемых текстах тема инцеста звучит иначе, чем в эскимосских или тлинкитских легендах. В варианте В. Иохельсона она больше напоминает гиперболу, а в пересказе Н. Н. Беклемишева вовсе отсутствует. Во всех случаях выбор калана как объекта перерождения был не случаен — социальное поведение этого животного по многим показателям напоминает человеческое. В XX в. началось угасание психоэмоциональной связи «человек — калан ». На Командорах «красной линией » стало время введения полного запрета на промысел этих животных. Разрыв отношений «охотник — добыча » вызвал ряд негативных последствий, индикатором которых стали депрессия и отказ от создания новых сюжетных линий. The paper analyses the Aleutian folklore about the transformation of people into sea otters: its probable initial plot versions, transformation of structural their elements for the last 200 years and the reasons. Many folklore plots recorded on the Aleutian and Commander Islands were eventually lost. Others kept up the main plot but underwent structural changes. In our case, only the main motif and the final remained invariable: a girl or a woman and a man or several men jumped to the sea and turned into sea otters. Some researchers regarded such transformation as a legend about the origin of sea otters. But this conclusion is not obvious. Five main versions of the plot were collected: an unnamed legend by I. Veniaminov (1840), a translation by W. Jochelson of the Aleutian text “Aatluung” (was recorded in 1909), a literary adaptation of “The Legend about Immortal Love” by E. Zubkova (1966), “Ogolguzah — water people” in retelling by N. Beklemishev (1884) and a modern tale with Aleutian motifs “The Inseparable Onga and Slah” by R. V. Rudin (2017). The vague legend about a gray-haired leader of sea otters is kept separately. In the author’s opinion, I. Veniaminov’s version with the incestuous theme does not fit well with Aleut perception of the reality because the transformation into animals was not considered as punishment in the Aleut folklore. In the analyzed texts the topic of incest looks differently than in Eskimo or Tlingit legends. In W. Jochelson’s variant it is more like a hyperbole. In N. Beklemishev’s retelling it is completely absent. In all cases, the choice of a sea otter as an object of reincarnation was not random — the social behavior of this animal resembles the human one in many aspects. In the twentieth century, the psychoemotional connection between a man and a sea otter began to fade. The “red line” on Commanders lay in 1924 — the year of prohibition on hunting for these animals. The rupture of relations “hunter — prey” led to a number of negative consequences such as depression and refusal to create new storylines. |
| Databáze: | OpenAIRE |
| Externí odkaz: |
|